Рецензия на фильм «Игры разумов»

Англия, 1870-е годы. Работа над составлением и редактурой Оксфордского словаря идет уже пятнадцать лет, но с большим скрипом — академики стремятся законсервировать язык в жестких рамках условной нормы. Дело сдвигается с мертвой точки, когда к нему подключается Джеймс Мюррей (Мел Гибсон) — полиглот, лингвист-самоучка без академического образования и, что самое ужасное, шотландец. Мюррей призывает фиксировать абсолютно все слова, бытующие в разных стратах и колониальных закоулках Великобритании. Волонтеры со всех концов империи шлют энтузиасту письма со словами и примерами их употребления в цитатах из письменных источников разных эпох, а самым необычным (и самым продуктивным) из добровольных помощников становится доктор Уильям Майнор (Шон Пенн). Мало того, что полезный волонтер — американец (это, возможно, даже хуже, чем шотландское происхождение Мюррея), так он еще и пациент психиатрической лечебницы: ужасы Гражданской войны сделали доктора параноиком, а затем и убийцей многодетного отца, которого Майнор ошибочно принял за преследователя...

«Игры разумов», конечно, не такой многострадальный проект, как Оксфордский словарь английского языка, но фильму в процессе производства тоже пришлось несладко. Гибсон приобрел права на книгу Саймона Уинчестера, по которой поставлена картина, еще в конце 90-х. Изначально он собирался снимать кино сам, но до истории подвижника-лексикографа и врача-параноика очередь так и не дошла — Мел угодил в опалу, а потом и вовсе перегорел с режиссурой, делегировав полномочия своему приятелю и соратнику Фархаду Сафинии, который в свое время помогал ему с постпродакшеном и маркетингом «Страстей Христовых» и сочинил «Апокалипсис». После долгожданного запуска фильма в производство проблем не убавилось — компания Voltage Pictures запретила Сафинии и Гибсону снимать в аутентичном Оксфорде, сославшись на то, что смета и так трещит по швам, поэтому работать пришлось в Ирландии. В результате Сафиния, возмущенный отношением продюсеров к картине, вообще сложил с себя полномочия и не участвовал в окончательном монтаже (в титрах вместо его имени значится псевдоним П. Б. Шемран).

«Играм разумов», наверное, многое можно было бы простить с такой турбулентной предысторией, но, как ни странно, фильм выглядит достаточно убедительно, чтобы не проходить по разряду «лежачего не бьют». Познавательная и нарядная историческая драма старается выйти за рамки экранизации статьи в «Википедии», и чаще всего это ей удается — во многом благодаря Шону Пенну, на выделенном ему пятачке разыгравшего большую трагедию человека, который в полной мере осознает всю тяжесть своего безумия и жаждет искупления.

кадр из фильма

кадр из фильма

Негаданный бенефис артиста маскирует большинство недостатков фильма Сафинии, но кое-что все же бросается в глаза, и прежде всего — стремление усидеть на двух стульях. Попеременно рассказывая две истории (Мюррея с его словарем и Майнора с его безумием), авторы (сам Сафиния, нанятый студией для окончания работы Тодд Комарники или ветеран Джон Бурман, тоже работавший над адаптацией книги Уинчестера — теперь уже не разберешься, кто больше виноват) теряют обе линии в точке их пересечения. Совместные сцены Пенна и Гибсона сильно уступают их сольным выходам, а картина теряет темп и становится похожа на наскоро смонтированную сокращенную версию солидного мини-сериала, который зачем-то решили выпустить в формате полнометражного фильма. В итоге «Игры разумов» не позволяют в полной мере прочувствовать ни героическое подвижничество Мюррея, ни трагическое сумасшествие Майнора — на ключевые моменты совместной истории профессора и безумца (кстати, так фильм в оригинале и называется — The Professor and the Madman) просто не хватает хронометража. Картина Сафинии четко делится на два фильма — скомканный академический триллер и чуть более внятную мелодраматическую историю искупления. Их пересечение, увы, оказывается актом взаимоуничтожения.

Впрочем, главную идею все же удалось доставить в целости и сохранности: «Игры разумов» немудреным слогом призывают осознать важность языка во всех его проявлениях — от научного аспекта до проникновения во все сферы жизни, когда титаническая работа над многотомным словарем и способность сформулировать любовную записку из четырех слов становятся равноценными. И это совершенно справедливо.

Поделиться