1970-е, Копенгаген. Семья — преподаватель архитектуры Эрик (Ульрих Томсен), телеведущая Анна (Трине Дюрхольм) и их дочь-подросток Фрейя (Марта Софи Вальстрём Хансен) — перебирается в доставшийся по наследству особняк. Вскоре обитателями огромного дома становятся еще несколько человек: руководствуясь соображениями экономии и разнообразия в общении, Анна и Эрик решают приютить у себя друзей, знакомых и даже незнакомцев. А спустя некоторое время Эрик приводит в коммуну молодую любовницу (Хелена Рейнгорд Ньюманн). И хотя Анна воспринимает измену мужа будто бы спокойно, конфликты в общежитии, ранее ограничивавшиеся спорами о том, кому платить за пиво, становятся куда более напряженными.
В картинах, которые снимает в последние годы Томас Винтерберг, трудно разглядеть вдохновенного новатора, на пару с Ларсом фон Триером взорвавшего 90-е «Догмой-95», а затем поставившего один из самых странных фильмов нулевых «Все о любви» и выдающийся антивестерн «Дорогая Венди». Время экспериментов, похоже, закончилось: теперь Винтерберг довольно традиционен и даже скучноват. И «Коммуна», несмотря на идеологические точки соприкосновения с антибуржуазным «Торжеством», на откровение не тянет: сталкивая ностальгию (режиссер сам воспитывался в таком же «общежитии») с горькой иронией, Винтерберг выдает отредактированное временем воспоминание, трогательно застревая на деталях и сторонясь громогласных обобщений и далеко идущих выводов.
Так что вряд ли стоит воспринимать эту историю как приговор, с одной стороны, браку, а с другой — патентованной микроутопии в скандинавском изводе: здесь слишком много личного, частного и нелогичного. Возможно, поэтому «Коммуна» удобно распадается на отдельные эпизоды и упорно не желает складываться в общую картину — порой кажется, что идущие фоном новости о Камбодже для Винтерберга куда важнее, чем то, до чего в итоге докатится весь этот потешный социализм в четырех обветшалых стенах.
Не будучи ни бунтарем, ни моралистом (упаси бог), режиссер мучает своих героев не из каких-либо идейных соображений, а потому что может — временами «Коммуна» выглядит чуть ли не интеллектуальным эксплотейшном, ибсеновско-чеховским мэшапом, и в этой отстраненности, возможно, ее главная ценность. Рыдать здесь предложено не зрителю, а исключительно персонажам, и более-менее честно удается поболеть разве что за девочку Фрейю — просто потому, что она еще не успелаф подрасти и превратиться в функцию для какого-нибудь автора-мизантропа. Все, что в «Коммуне» способно по-настоящему тронуть, связано именно с ней (включая эпизод потери девственности, не без изящества зарифмованный с «Нимфоманкой» Триера).
Остальное — для ума, включая, наверное, лучший в истории кино диалог между женой и любовницей главного героя, с безжалостной точностью иллюстрирующий максимально возможную степень близости между людьми: «У тебя карие глаза» — «Да. А у тебя голубые».
