Профессор-астрофизик Эд Ферум (Джереми Айронс) перед очередным отъездом страстно прощается со своей любовницей, студенткой физфака Эми (Ольга Куриленко). Больше эти двое не встретятся никогда: вскоре Эми узнает, что Эд умер от астроцитомы (надо же, какая ирония). Однако многочисленные и разнообразные сообщения от Ферума продолжат приходить и после его смерти — Эми еще не раз увидит Эда на экране ноутбука, прочтет десятки его эсэмэсок и получит несколько вполне материальных посылок. Чтобы понять, как такое возможно и что вообще все это значит, девушке придется отчаянно метаться между местами обитания Эда (постоянными и временными) и встретиться с людьми, которые могли бы пролить свет как на произошедшее, так и на происходящее.
Первые минут сорок Торнаторе выдает абсолютно хичкоковское кино (с драйвом, саспенсом, тревожной операторской геометрией и острой интригой), после чего внезапно и как-то обескураживающе легко переключает регистр и заводит историю в густые дебри сантиментов. Совладать с этим нагромождением чувств, заботливо декорированным метафорами в духе позднего Малика, можно лишь при наличии крепкой привычки к новейшей поп-литературе, которая расчетливо рифмует едва ли не каждую любовную историю с космогоническими мифами, превращаясь таким образом в ходовой товар для прогрессивно мыслящих пассажиров метро.
Собственно, сценарий «Двоих во вселенной» и есть лютая, концентрированная литературщина. В случае с Торнаторе это, прямо скажем, и не должно удивлять, но в его предыдущих картинах текст все же не пожирал все человеческое без остатка, а игра на чувствах не подменяла собой сами чувства. Из душного тумана этой литературщины проступают пугающие очертания дерзких авторских решений: например, героиня Куриленко тут между учебой и свиданиями со своим профессором лихо трюкачит на съемочной площадке (!) — понятно, что в качестве объяснения подобной дичи рано или поздно выступит отдельная история из тех, что обычно рассказывают с кушетки сидящему спиной психоаналитику. Кстати, Куриленко режиссер пару раз заставляет проделывать вещь куда более опасную, чем каскадерские подвиги: артистке, у которой с пластикой дела всегда обстояли намного лучше, чем с мимикой, приходится, глядя в объектив камеры, произносить пространные, безнадежно театральные монологи.
Зато современные средства коммуникации, связывающие (а на деле — все более настойчиво разлучающие) Эми с Эдом, здесь работают практически идеально: поначалу ведя себя вполне примерно, биты потусторонних посланий с определенного момента начинают сопротивляться реальности — пиксели, расползаясь по сторонам, смазывают картинку, красота ускользает, и жизнь, стало быть, все-таки идет своим чередом, не застревая на прошлом.
Наверное, «Двоих во вселенной» спасла бы ирония (более или менее забавный эпизод здесь всего один — выставка скульптуры), но Торнаторе ворочает сантиментами и банальностями со столь несвойственной ему, вообще-то, свирепостью, что поневоле закрадывается подозрение — то ли в этом есть что-то личное, то ли просто разглядывание Крабовидной туманности в телескоп наводит на мысли о вечном и преходящем. И тут уж деваться некуда, кроме как снимать великое кино о великой любви.
